|
Татьяна Смертина Пространство - табу Tatiana Smertina |
|
|
| главная - сайт смертиной | проза - оглавление |
 |
ПРОСТРАНСТВО - ТАБУ
Есть нечто. Обращал ли кто внимание? Когда была отрочицей и проживала в вятском селе, замечала одну странную особенность в житие сельчан. Если кто-то среди шума и гама за праздничным столом неожиданно затягивал песню – многие эту песню подхватывали и пели до конца. Ну, это обычно. А необычное в том, что иногда, словно чуя нечто интуитивно, давали певцу в одиночестве пропеть всю песню. Слушали молча, никто не вмешивался, никто не задавал вопросов: «Почему именно эту песню поет?»; «Какое она имеет отношение к данной ситуации?»; «Что хотел высказать личное через песню?» Вобщем, никто вопросов не задавал. И позже не расспрашивал. Лишь умолкали все, как-то понимая, что следует умолкнуть и дать одинокой душе выплеснуть свою личную боль... А потом все делали вид, что ничего не было. Такое замечала не раз. Так же все умолкали, если две соперницы начинали страстный спор на отвлеченную и непонятную тему (например, как кроить рукав-фонарик, или растут ли рыжики за деревней Песты?). Опять никто не вмешивался. Освобождалось некое пространство для личного, и в это пространство-табу никто не вступал. Никто не интересовался – о чем они? причем тут рыжики? в чем конфликт? Никто не интересовался – кто виновник, что за мужчина или парень? А ко всему еще добавить, что в селе все друг друга не просто знали, а знали досконально, и знали всю родословную и всё-всё... Ибо жизни многих поколений проходили на виду у всех – и это знание было взаимно. Может быть, многие догадывались – в чем дело? про кого? Но догадываться – это одно, а знать – совсем иное... Я почему это пишу? А иногда и меня касалось... Случай один вспомнился, мне было около пятнадцати лет... А вспомнилось это недавно, неожиданно, и даже стыд полоснул рдяностью по щекам... Вот как неожиданно! По электронной почте получила ссылку на видео, чтобы просмотрела... Чего, думаю, за ролик такой? Да, мало ли ссылок, например, в ЖЖ в ленте друзей! Да и на многие письма не обращаю внимания – сколько их... А тут – подписано, что земляк. Взор остановился на фамилии – знакомая фамилия, моего односельчанина. Имя утаю, назову его – Пётр. Да еще приписал мне, что этот ролик для поэта Татьяны Смертиной послан просто так, послан от личной дури, можно и не смотреть. И еще приписал, что сам он (Пётр) сильно болен, а жена давно померла. И еще добавил фразу без начала и без конца: «все эти годы любую игру везде и всегда – я заканчивал этим! дурак, наверное...» Собственно. Хоть кто гляди этот видеоролик, ничего не поймет. Но я-то поняла. Но я-то вспомнила. И решила, в память о Прошедшем, сделать эту запись воспоминаний. Только сразу скажу, чтобы остановить фантазии некоторых, ничего такого между мной и Петром не было. Просто хочу написать о том личном пространстве-табу, которое свидетели происшедшего так и не нарушили. До сих пор не нарушили. И оно так и останется неизменным. Пётр приехал в село год назад, был старше меня на два года. Очень красивый парень, мастак играть на аккордеоне. Он и играл на танцах в нашем деревянном клубе, когда надоедали пластинки, которые завклубом крутила одержимо и монотонно. Многие девушки заглядывались на парня, многие... И я загляделась, заслушалась... Вспыхнуло в груди чувство – ноющее, непонятное... Так сильно ноющее, что разрешила парню несколько раз проводить себя с танцев до дома. Просто шли, даже не касаясь руками, просто шли и взглядывали изредка друг на друга. Головокружительное счастье! Говорили о всяких глупостях, смеялись... Прямо пожар какой-то в груди. И никак этот пожар не утихал и, самое главное, был взаимным. Что делать? Еще в школе училась. И вдруг посреди этого умопомрачения мы поссорились. Не могу сейчас вспомнить – из-за чего, лишь помню, обрывая цветы мальвы возле штакетника, крикнула: - И не подходи больше! А в субботу – танцы. Ясно, мы пришли оба, но по-раздельности. И не глядели друг на друга. Была такая боль в груди, казалось – сегодня вечером и помру! И ему, видимо, было не легче. Когда пластинки надоели, он взял аккордеон и начал играть это: «Беса ме мучо», у нас такая пластинка в клубе была. Перевода слов никто не знал, тётки переводили так: «Беса не мучай...» И вот заиграл темноволсый Пётр печально, склонив красивую голову. И этот бес, видимо, вдруг вселился то ли в меня, то ли в нас обоих... То ли показалось, что вселился... И в это же мгновение подошел ко мне мой одноклассник Серёжа Сердцев, тоже красивый - статный, голубоглазый... Пригласил на танец. Вскинув голову, я плавно пошла, положила оголенную руку на его плечо, почти обняла... Аккордеон на мгновение стих, как подрезанный, но лишь на мгновение. И в это мгновение я почуяла весь зал, всех присутствующих... И странно почуяла, началось именно оно – пространство-табу для нас троих. Пётр раскинул аккордеон и рванул меха, начал играть. Мы поняли, что больше танцевать никто не пойдет, ни за что не пойдет, весь зал клуба – был наш. А односельчане – парни и девушки, тетки, мужчины и детвора так и замерли у стен, не сводя с нас глаз. Для них - шекспировские страсти наяву. Мы с Сережей вышли на середину и стали двигаться в танце, который был наполовину вальс, наполовину танго. О, мы с ним умели танцевать изящно и виртуозно, мы с ним оба были в драматическом кружке, в танцевальном, в гимнастическом, и играли на сцене лермонтовского «Демона». Он, естественно, был Демон, а я – Тамара, но Серёга на сцене всё время путался в имени и называл меня по привычке – Татьяна... А тут, танцуя в клубе, что-то еще такое прибавилось, что наши движения стали очень плавны, очень грациозны. И резкие повороты, и это легкое обнимание у всех на виду... И мелькание ног, почти переплетение...  Пётр, играя на аккордеоне, как сомнамбула, пошел за нами... И мало того, что пошел, он так и ходил потом вокруг нас, играл с невиданной страстью, то припадая на одно колено, то вскидывая голову, то опуская ее безнадежно... То почти роняя аккордеон... И всё ходил вокруг нас, ходил... И всё ловил мой взгляд, ловил взгляд... А я почти ни на кого и не смотрела. Лишь изредка встречалась со взглядом Петра, и было в его лице столько удивления, боли, недоумения... Иногда он спохватывался и улыбался, и даже кивал головой зрителям у стен, и опять припадал на одно колено, растягивая меха аккордеона и преследуя нас с Сережей. И аккордеон стонал и рыдал... Бился птицей в его руках... Все смотрели, смотрели на эту невиданность, и никто не вмешивался, никто... Табу! Что мы творили! Танец наш был непостижим и очень выразителен. Сережа глаз с меня не сводил, он угадывал каждое мое движение, и отвечал каждому движению... Пётр мог бы остановить это обнимание, скольжение наших рук и ног... Мог бы остановить, прервав музыку, но, видимо, и он не мог остановиться! Вот в какой круг мы попали... В туманный, болевой, надрывный... Связывающий нас троих накрепко, невидимо и непонятно... И Пётр дважды проиграл эту мелодию. И музыка и танец кончились одновременно. И мы все трое, с внешним безразличием, словно чужие и незнакомые, разошлись в разные стороны, как будто ничего-ничего не было. Какое-то время в клубе, где было не менее ста пятидесяти человек, повисла огневая тишина. Потом опомнились и, не переговариваясь и не обсуждая происшедшее, стали впадать в обыденность вечерней жизни. Что дальше? Пётр через две недели уехал из села, не из-за меня, а семья его переезжала в другой район. Так и не помирились, вобщем не сложилось у нас ничего. И виной этому была я, как-то стало угасать всё в груди, и это угасание меня сильно отрезвило, сдержало от дальнейших поступков сближения с парнем. Сама не знаю, почему. А с Сережей Сердцевым – тем более ничего дальше не было, даже и не начиналось. Уж не знаю, как он, а я его воспринимала лишь как одноклассника и партнера по сцене. А тут этот ролик. И всё вспомнилось, и прежняя боль даже возвратилась на мгновения, и тут же стала тихо таять. А Пётр, видимо, помнил это всю жизнь. И все-таки, между нами троими тогда было нечто: красивый танец, красивое исполнение музыки и, главное, это пространство Бытия – табу, в которое не всякий вступает. А городским жителям оно и вовсе неведомо ввиду иного уклада их жизни. Но я убеждена, что такие пространства-табу должны быть, без них можно задохнуться в этой суетливой повседневности, как в толпе метро, когда тонешь в людском море... И все их взгляды устремлены вдаль, а на самом деле – в себя... И мелькают какие-то монолитные фрески... Так всплыли эти воспоминания через много лет, через иной аккордеон, похожее исполнение, через эту же мелодию, просто глядя на видео. Можете теперь всё представить. Лишь публика в ролике абсолютно-абсолютно другая. Не та публика, и зал не тот. И мы с Сережей Сердцевым, который очень рано скончался, там – призрачны. А остальное – именно так. Может быть наше пространство-табу замкнулось во Времени, но исчезнуть оно не сможет... Оно – создано, оно – реальность... Мне кажется, кто-то из читающих эти строки сможет меня понять. Хотя бы – один, что оно – именно создано, что оно – именно реальность. И создано стерильно, без вмешательства извне, потому что соблюдалось – табу, т. е. оно – чистое, оно не пронизано вмешательствами. И более того, оно – физически реально, оно (пространство) где-то блуждает, в нем нет движения времени, время словно остановлено, и в это пространство можно вступить еше не раз. И оно – переживет действующие лица их создателей. И кто-то сможет в него попасть кроме меня. Странно, не так ли? Ведь я – не только именно об этом пространстве-табу данного случая в моей жизни, а вообще об этих земных пространствах. Я ему ничего не ответила. Посмотрела на окно – ночь проходит сквозь занавеску... И цветок папоротника словно покачивается... И блуждает по комнате легкая печаль. © Татьяна Смертина – рассказ «Пространство – табу», 28 февраля 2012 Tatiana Smertina |