|
Татьяна Смертина - Владимир Павлович Смирнов Воспоминания, Литинститут |
|
|
| Главная | Былое. Оглавление |
|
------------- Владимир Павлович Смирнов, Татьяна Смертина Литинститут  Владимир Смирнов, профессор, преподаватель Лит
Татьяна Смертина, поэт Владимир Павлович Смирнов — зав. кафедрой Русской литературы в Литинституте. Я закончила этот институт – очное отделение, которое (в иных вузах тоже) отличалось от заочного и Литературных курсов! Общага Лит многое значила – иногда провал в Серебряный век и почти рай по независимости и свободе, но именно в то время! Отнюдь не бурса! Нынче многое уже изменилось, не знаю – чего там. Даже в здании Литинститута, вроде бы, – перепланировка, горечь сплошная. Ну, ладно, отвлеклась. Как говорил неповторимый преподаватель Литинститута Ерёмин: «Сначала строку допишите, а потом выясняйте отношения!» Продолжаю строку, Михал-Палыч! Далее, уже вне института, в жизни мы (Смирнов и Смертина) общались, беседовали, вместе ездили в творческие командировки с выступлениями по России. В одной из поездок (23 мая 2003 г.) cидели вдвоём на крутом берегу, смотрели в далёкую даль заречья, говорили о литературе, в основном – о поэзии. И так, о всяких делах литературных. Там, подальше от нас и реки, на весенних травах сидели литераторы, я уже точно не помню – кто, и тоже о чём-то беседовали. Небольшой пикник на природе. Мы с Владимиром читали стихи друг другу. Георгий Иванов его волновал, ну и Одоевцева. А я наизусть многое знала. Лирик в высшей степени – Георгий Иванов! Владимир умел рассказывать о поэзии, самозабвенно! Говорю ему: —Всё! Нужно так – смотрим в самую далёкую даль, и я читаю стих. Изменится восприятие или нет? А вокруг весенние первоцветы, солнечный полдень. Он слушал. Смотрел в даль. Полностью не вспомнить, о чём говорили! Даже о Флобере, мне нравилось его творчество. Потом немного о Гиппиус, Мережковском. Спрашивал о моих поэтических делах. Когда поступила в Литинститут у меня уже был первый том Собрания сочинений – создан в школьном возрасте – он знал, и Ерёмин с Джимбиновым знали, и Тахо-Годи, лишь опубликована малая часть, по техническом причинам. На тот момент весеннего разговора уже было 14 томов Собрания, из них 6 томов – чистая поэзия. Невозможность опубликовать полностью, только отдельные книги. Я ему читала из новых стихов. Он поразительно умел слушать, вернее – сопереживать, но как-то по-своему! Наш разговор не был официальным. В Литинституте (особенно вне аудиторий для лекций и экзаменов) не существовало жёсткой грани между понятиями преподаватель и ученик. Это было не бестактное панибратство, это была – творческая среда, она возникла сама собой. Видимо потому, что студентов в Литинституте было мало: пять очных курсов, на каждом курсе 30-40 человек. И всё! Среди преподавателей – в основном авторы тех учебников, по которым учились в Литинституте и в других вузах. В Лите по численности доминировали в преподавателях и студентах – мужчины, и это (по литературному таланту!) от природы во все века, без всяких притеснений – именно так! Ну, ладно, отвлеклась. Продолжаю строку, Михал-Палыч! И снова мы перешли к поэзии Серебряного века. Я от безделья сплела себе венок из первоцветов, надела. Мы смеялись. Поправил мне венок. Спросил: —Как ты совмещаешь то, что вообще несовместимо? Я немного подумала о чём речь? Непонятно. Но если отбросить бытовой смысл... Если просто оставить в судьбе только творчество... Помолчав, ответила, наблюдая за туманной линией горизонта: —Я не совмещаю. Оно для меня естественно. Смирнов помолчал. Вдруг ответил: —Вот именно. Если бы та, что сидит сейчас с писателями возле автобуса сплела венок и надела, я бы отвернулся... А ты даже не спросила, что я имел ввиду. Я согласно кивнула, подумала: ясно, это не «вода и пламень», а несовместимость деревенского происхождения (вода на коромысле, мои деревенские работы и неожиданные для всех – и для меня! – как сказал Ерёмин: «грациозность и свои манеры»). Да не учил никто! Но лучше не объяснять, и перевела разговор ближе к поэзии: —Заглянем в Серебряный? От таинственного разговора – в прошедшее! — и надвинула венок почти до бровей. —Теперь ты слушай, — Смирнов слегка улыбнулся, помолчал. —Я уже — там! —я показала на линию горизонта. Он тоже глянул на далёкие леса и начал взволнованно читать стих Георгия Иванова: «Он спал, и Офелия снилась ему В болотных огнях, в подвенечном дыму. Она музыкальной спиралью плыла, Как сон, отражали её зеркала. Как нимб, окружали её светляки, Как лес, вырастали за ней васильки... ...Как просто страдать! Можно душу отдать И всё-таки сна не суметь передать. И зная, что гибель стоит за плечом, Грустить ни о ком, мечтать ни о чём...» Смирнов умолк, я тоже молчала. Пауза – каждый в своих мыслях. Потом поделился такой сутью: —Татьяна, мне ясен такой факт... Сказать? Глянула на него мельком и снова – взгляд на линию горизонта, а может и дальше, даже не знаю. Смирнов продолжил: —Факт – яснее ясного! Я – читаю стихи талантливого поэта, а ты – свои стихи! Получается у меня и у тебя сильно и чувственно. Но я – использую чужой талант, а ты – свой. И этот факт мне ясен. Ты – создаёшь, а я – изучаю созданное. Я ему ответила, не отрывая взгляда от горизонта: — Не все способны изучать и понимать... Что видишь за этим лесным горизонтом? —Время! А ты? —Вечность. Мелькнули мгновения. Созерцание далей, затем сказал: —Не всё, созданное нынче, как впрочем и в прошлые времена, нуждается в изучении. Я вздохнула в ответ: —Это так же неясно и размыто в смысле, как тот дальний лес! Смирнов сначала замер в улыбке, а потом продолжил серьёзно: —Я заметил в твоих стихах слово – Князь! —И чего? — —Да дело в том, что ни у кого не было такого обращения в лирической поэзии! Я не интересуюсь - почему у тебя это слово в стихах, я лишь заметил, что ты легко вековой шаблон заменила, и он сразу – сквозь сердце! Это есть – индивидуальность! Врезается в память. Кстати, Ерёмин раньше меня заметил, мы там, радуясь, обсуждали! —И чего? — —А дальше – копировальная досада! — Смирнов выхватил из зарослей травы несколько травин и швырнул с обрыва. Затем вновь продолжил разговор: —Досада в том, что потом у многих поэтесс в стихах стало сверкать это слово – Князь! Знаешь, это что? —Что? — спросила уже машинально. Я не всегда следила за всеми публикациями. —Что? Ты спрашиваешь? Это уничтожение индивидуального – плагиатом! Я не только об этом твоём слове, но и более объёмном исчезании твоего через плагиат, и о Поэзии вообще! И вот они, эти копировальщики, – не нуждаются в изучении. Он умолк. Я не предполагала, что Смирнов так внимательно относится и к современной поэзии. Даже не просто внимательно, а с волнением. Далее мы говорили что-то о прилагательных в стихах и о ритме. Я внезапно рассмеялась. Спросил моим тоном: —И чего? — —Мотылёк!— Мы замолчали. Мотылёк покружился над весенней травой. Порхнул сначала на один цветок, потом на другой. Потом порхнул ввысь, черкнул в воздухе и опустился на мой венок. Мне он был не виден. Откинула прядь волос с лица — улетел. Сняла венок, повесила на небольшой куст ивы. Смирнов наблюдал: —Таня, там, у поэта Басё про мотыльки... Помнишь? —Да, у Басё, примерно, так: «И мотылёк прилетал! Он тоже пил с нами вино из лепестков хризантем». Потом подошли к нам писатели. Никаких смартфонов не было, лишь мой фотоаппарат с единственной плёнкой. Я там пейзажи фотографировала, намеревалась и писателей снять, но вдруг Смирнов заявил: —Вот! Снова у тебя плёнка закончится! Нечего их снимать. Давай вдвоём, на добрую память! И чтобы даль эту видно было. Смирнов выбрал ракурс, я отдала свой фотоаппарат какому-то лит-начальнику, весьма молодому, он сам вызвался! И вот мы стоим с Владимиром на этом высоченном берегу. А писатели молча смотрят. Надо сказать, что в те времена не существовало моды делать всякие селфи и сниматься внезапно – можно я с вами? Даже у писателей был, примерно, такой ответ на подобный вопрос: «А вы кто? С чего это со мной-то, с какой стати?» Они даже между собой не всегда фотались, если не считать формальных, групповых фото. И если рассматривать фотки тех времён – кто-то там с кем-то, значит на фото – круг друзей близкого и долгого общения. Я про это пишу не для укора или сопоставления с нынешним временем, а лишь для понятия того, ушедшего времени. Поэтому писатели в том времени стояли кучей и смотрели молча. А если ещё добавить, что Владимир Смирнов был весьма скромный и благородный в общении, то никто даже не вмешивался в происходящее. Так и остались несколько отдельных фото – на добрую память. Хотя тот, что снимал нас, потом вдруг спросил: —А если со мной, Татьяна? —Процитируй Флобера! — сказала ему, даже не подумав. Просто как отзвук нашего разговора с Владимиром о Флобере. —Это кто? — парень поправил каштановые пряди своих волос и посмотрел как-то слишком серьёзно. А потому, как терпения разъяснять у меня не было, я ему в ту же секунду объяснила: —Капиталист. —Понял!—и он согласился всё так же серьёзно и без всяких обид. А мне Смирнов потом говорил, пока шли к автобусу, на котором приехали: —Татьяна, я бы целый час объяснял, и он бы не понял. А вы тут в два слова между собой объяснились! Пименов бы сказал: «Отлично! Аплодисменты!» © На фото — Владимир Павлович Смирнов, зав. кафедрой русской Литературы в Литинституте. Татьяна Смертина, поэт. 23 мая 2003 г. © Татьяна Смертина, Воспоминания, 12 февраля 2024: «Владимир Павлович Смирнов, Татьяна Смертина, Литинститут».  P.S. Воспоминания — без аллегорий и сравнений. Литература. Поэзия — ради Поэзии. Пименов Владимир Фёдорович: 12 февр. 1905 — 16 сент. 1995; ректор Литературного института (1964-1980). Ерёмин Михаил Павлович: 1914 — 2000. Профессор кафедры Русской Литературы в Литинституте, участник В.О.В. Известный Пушкинист и легендарная, талантливая личность в Литературном институте и в среде писателей и поэтов. Любимый студентами преподаватель в Лит. Смирнов Владимир Павлович: 25 сент. 1941 — 8 фев. 2024. преподаватель, профессор, кандидат филологических наук. С 1970 года — аспирант Литературного института на кафедре Советской литературы, с 1974 года — преподаватель. Был зав.кафедрой Новейшей литературы. Автор многих статей о поэтах и прозаиках XIX—XX веков. Тахо-Годи Аза Алибековна: советский и российский филолог-классик, переводчик, философ. Доктор филологических наук (1959), профессор (1965). С 1962 по 1996 год зав. кафедрой классической филологии МГУ, заслуженный профессор МГУ (1992), в 1957—1987 гг. читала курс Античной литературы в Литературном институте Союза писателей СССР. Спутница жизни философа и филолога А.Ф. Лосева (1893—1988), хранительница его наследия. Джимбинов Станислав Бемович: 24 июня 1938 — 19 июня 2016. Литературовед, кандидат филологических наук, профессор, зав. кафедры зарубежной литературы Литинститута. Сын народного поэта Калмыкии Бема Джимбинова, в 1962 закончил Лит, в 1970 — аспирантуру. Знал более десяти иностранных языков. У него была уникальная коллекция книг на многих языках! |